Тов. Славик- хороший малый,
Но имеет милую слабость –
Сон настигает парня везде:
На работе, в машине и даже в клубЕ.

Лучшие моменты парень просыпает.
самое грустное – он это отрицает.
Отрицает храп и милое сопение,
Отрицает сон, длящийся мгновение.

Товарищ Славик много работает
(Все для семьи и на благо общества).
Работа заполняет его дни и ночи,
Возможно, от этого полузакрыты его очи.

Но может быть это совсем случайно,
И сон лишь прикрытие отчаяния,
И плащ надевая рыцаря тёмного,
Он мчится на помощь скорей…

(C) боев.подр.Лиза

СТРАЖ ТЕНИ
Утренняя станция сияла своей так называемой чистотой. Электрическое освещение, отдающее характерным звуком, превращало этот маленький воздушный мешок в нашем огромном земном шаре в некоторое подобие дома. Но не его дома. Он шел по платформе и думал о том, что сегодня – еще один обычный рабочий день. Пройдет еще 15 минут и толпа грязных, сонных людей ворвется в его владения, пикая карточками или ругаясь матом от ударов турникетов по ногам.
Вы знаете, что работники метро выходят на пенсию раньше на 5 лет? Знаете, почему периодически поезда останавливаются в туннелях на неопределенное время? Почему вам никогда не сообщают причины задержки отправления поездов, мотивируя вас «пользоваться наземным транспортом»? Он знал. Он знал все. Его прадед строил метро, рыл своими собственными руками километры туннелей, прокладывал тысячи метров кабелей. Его отец проектировал подвижные составы, был почетным машинистом и проработал в метро около сорока лет, а затем неожиданно исчез. Поиски отца не давали ему покоя. Именно из-за пропажи отца он учился на помощника машиниста, затем на самого машиниста, ну а дальше его назначили путевым обходчиком, весьма незаслуженно, как он считал. Он также считал, что умел все. Неоднократно пропитые с товарищами литры водки на рельсах одного из неиспользуемых ответвлений и разговоры, байки и просто пьяные драки у высоковольтных линий давали ему эту уверенность.
Огромная уверенность, которая следовала за ним по станции, а также толпа людей, которая только-только начинала спускаться по эскалатору, зажгли в нем привычный утренний огонь. Будучи человеком добрым и отзывчивым, он никак не мог побороть в себе желание забежать в вагон первым, сесть, сверкая своей фирменной формой, и никому не уступать. «Пускай просыпаются», «этой бабульке надо стоять, иначе она умрет» – такими мыслям он мотивировал свое глупое пристрастие. Ему доставляло удовольствие смотреть, как очередной «уважаемый пассажир» трется сумкой, зонтиком, авоськой или еще чем об его колени, как бы намекая, что не грех-то и уступить. Но он не уступал. Он обслуживал участок пути между двумя станциями.
Работникам запрещено обходить пути во время работы метро. Обычно это делают ночью. Но надо же получать хоть какой-то экстрим от этой работы? Постучать там, пройтись тут, проверить эту гайку, прозвонить кабель – все это очень скучно, считал он. Собирая коллекцию выговоров и матов от руководства и машинистов, он продолжал свои обходы рано утром, днем, тем самым вызывая у себя огромную радость при громе приближающегося состава. Именно ему «сигналили» каждый раз, именно из-за него останавливались порой посредине тоннеля, и именно он был виноват во многих утренних задержках поездов.
«Какая разница, с какой стороны начинать обход своего участка?» – он решил сделать это наоборот. Как всегда, внаглую сев на первое попавшееся место и уставившись взглядом в глаза не менее зло смотрящей в него бабульки, он тронулся вместе с составом на следующую станцию. Следует заметить, что там же сверху находился неплохой вино-водочный магазин, благодаря которому обход путей становился не таким скучным. Кстати, работникам метро также запрещено покидать станцию во время работы. Но, согласитесь, находиться по 10 часов под землей – это не каждый вытерпит. Вот и сегодня, никакого желания терпеть у него не было. К тому же он знал, что плюс-минус один выговор в его личное дело абсолютно ничего не изменит. Как работал от тут уже 15 лет, так и будет он тут работать.
Но не тут то было. Пошарив в карманах, он нашел всего лишь 76 рублей 17 копеек. Ясное дело, на эти деньги ничего нормального выпить не купишь. А паленки ему не хотелось. Последний опыт общения с ней был настолько печален, что он каждый раз отмечает свой второй день рождения после этого. И смех и грех – его нашли лежащим в стельку пьяным на контактом рельсе. Как он не заземлился куда-либо в таком состоянии – одному богу известно.
«Ну да ладно, что-нибудь придумаю» – подумал он и, «приготовившись к выходу», начал подниматься с сидения. Но, что-то ему мешало. Какое-то особое чувство, чувство «жопы», как он его называл, препятствовало возможности подняться с сидения. Но все же он встал, и начал было продвигаться к выходу, многократно извиняясь за отдавленные ботинки и порванные ручки маленьких дамских сумочек.
Резкий толчек. Шепелявый крик старушки. Звук разбивающегося стекла. Скрежет железа. Глухое звучание какой-то композиции из пролетающего у его носа наушника. Мигание света. Еще крик. Мигание света. Время будто-бы замерло для него. «Как в кино» – мелькнуло у него в голове. Удар. Поручень. Грудь какой-то женщины. Ноги людей. Пол. Удар. Темнота. Забвение.
«Твою мать!» – голова раскалывалась. Глаза еле-еле, но открылись, представив взору измазанный чем-то темно-красным потолок. Свет по-прежнему мигал. Попытка повернуть голову влево отдалась острой болью в районе шеи. «Твою мать, кажется сломал!» – мысль пытливо забралась в мозг. Было тихо. Очень тихо для этого утра и этого подземелья. Слышно было даже, как мигала лампа.
– Уважаемые пассажиры, сохраняйте спокойствие, поезд поедет через несколько минут – огласил вердикт машиниста динамик.
– Как бы не так! – хриплым голосом произнес он, получив дополнительную порцию боли в район шеи. – Твою мать.
Желание лежать дальше и кайфовать, уставившись в потемневший от времени и замазанный чем-то красным потолок, уже не так притягивало его. «Надо что-то делать. Как-то выбираться. Мне еще работать сегодня, твою мать». Превозмогая боль, он повернул голову влево… лучше бы он этого не делал.
Камеры, установленные в туннеле, никогда бы не смогли передать той картины, которая открылась его взору. Да и не видно им этого. С потолка, огибая дверной проем, а также на стекле, стекая по нему струями, струилась красная жидкость. Секунд двадцать потребовалось ему, чтобы осознать, что он лежит посреди лужи крови в абсолютно пустом вагоне, также полностью забрызганном кровью. Осознав это, он резко встал, ударившись о поручень. Очередной удар добавил еще немного боли в его организм, полностью осветлив его разум и сознание. Но от этого его вырвало. Кружащаяся голова давала о себе знать.
Поезд тронулся. Его некогда серо-черные от московской грязи кроссовки, ныне запачканные кровью, заскользили вместе с ним в другой конец вагона. Он потерял равновесие и упал. Падать ему было противно, так противно, как последний раз он спорил со своей бывшей женой, которая окатила его содержимым мусорного ведра. Резко поднявшись из липкой массы, он понял, что неминуемо приближается станция. Шок от увиденного и боль от перенесенного не давали мозгу нормально мыслить. Присев на мокрое от крови сидение, он сложил руки на коленях, опустил голову, делая вид, что спит, и замер.
Сверив время с часами, весящими над станцией, он крепче сжал свой кожаный чемодан в руках, передернул свой плащ, взял очередную рекламку у бедной студентки, которая трудилась уже в шесть утра, газету у бабульки, которая уже добровольно раздавала эту ненужную макулатуру жаждущим. Сейчас ему предстояло протиснуться в очереди на входе, перед дверьми на станцию, затем в очереди перед турникетами, затем в очереди перед вагоном, а затем во всех очередях, которые возникают в час пик в метро. Жаль, что тут он не мог воспользоваться своим служебным положением. Красная корочка часто спасала его во время вождения после двух баночек пива, во время приставания к нему сотрудников правопорядка, да и вообще, он любил предъявлять ее по любому поводу в любом хоть как-то значимом для него месте или событии.
Его ненависть к метро было невозможно измерить чем-либо, ее можно было бы сравнить с массой солнца, или, например, количеством коррумпированных чиновников в России, но все эти сравнения представляли лишь малую часть его ненависти. Вот и сегодня, бубня себе под нос «тупые пингвины», он толкался в очереди, пробиваясь к турникету. «Пиип, Пиип, Пиип» – три раза карточка-проездной не пустила его на станцию. Запрет пройти, а к тому же характеризованный красным набором диодов, подействовал на него так, как красная тряпка на быка. Лицо начало заливаться краской, а осознание того, что чтобы подойти к тетке, кайфующей в будке, надо перейти почти через весь ряд турникетов и, опять же, толкнуть не один десяток людей, получив при этом достаточную порцию «одобрительных» взглядов и восклицаний, начало наводить его на мысли, что сегодняшний день не удался. Он ухмыльнулся.
– Как день начнешь, так его и проведешь – тихо сказал он и начал проталкиваться к бабке в будке. Спасали его от открытой ярости только две вещи. Первая – анекдот, который гласил о том, что бабульки в будках со временем толстеют и принимают форму будки. А вторая – то, что ему непременно придется показать свою красную корочку бабульке, ибо стоять в уже «многокилометровой» очереди за месячными проездными у него желания не было. В прочем, возможно, он так и хотел сделать, заведомо не продлив свой проездной. А, быть может, ему просто было лень платить за проездные, если он может пройти по корочке.

To be continued…